Самым популярным у читателей жанром были заграничные зарисовки и каждый уважающий себя литератор, которому довелось пересечь границу в районе Бреста, обязательно снабжал советских читателей своей версией “писем из Рая”, с большей или меньшей ловкостью камуфлируя их под отчет о передвижениях о девяти кругах ада. В них вцеплялись так, как слепой вцепляется в любые описания окружающего мира, пытаясь по частям реконструировать целое.
Без постижения основ этого религиозного культа, — всепроникающего и всеохватного, вряд ли будет понятно то, что произошло со страной потом – в 1991 году. Люди делились на два класса – выездных и невыездных, причем невыездной был парией независимо от того, являлся ли он жертвой политического доноса или обладавшим всеми советскими привилегиями академиком-оружейником. Невыездной – и точка.
Евгений Евтушенко был одним из знаменитейших жрецов этого культа Заграницы. Пока юноши всей страны мечтали об Америке у него было всё с нею по настоящему – портрет на обложке “Time”, выступления в американских университетах, где его подавали как “русского Гинзберга”, встречи с Робертом Кеннеди, с Никсоном и даже Рейганом…
Сами названия его поэм говорили о том, что он принадлежит к Выездным, что он регулярно прикасается к самым святым органам божества: “Коррида”, “Под кожей статуи Свободы”, “Снег в Токио”, “Голубь в Сантьяго”, “Ритмы Рима”, “Любовь по-Португальски”.
Когда среди этого “клуба путешественников” затесывались “Братская ГЭС”, “Ивановские ситцы” или “Северная надбавка”, гремели стихи, обличавшие стяжательство, вещизм, потребительство, забвание истинных революционных ориентиров, когда гремели проклятия в адрес Сталина (в угоду Хрущеву), американского империализма и его преступлений во Вьетнаме (в угоду Брежневу), Берии (в угоду Горбачеву), все отлично понимали правила этой игры – немножко поработать Маяковским, чтобы снова получить возможность обличить португальского диктатора Салазара, целуясь с заграничной девчонкой под мостом его имени.
Как Выездной Евтушенко был идеален. Он непрерывно перемещался по различным точкам планеты и это неустанно подчеркивал — “в Гонконге я сам нарывался на нож…”. Андрей Вознесенский всё делал неправильно, он бравировал своими встречами с никому не понятными и не интересными людьми, типа Мартина Хайдеггера, а вот Евтушенко давал мясо, описывал с подковыркой легкого порнографа те самые вещи и места, где побывал и где его читатель хотел бы побывать. Именно поэтому его поэмы так напоминают комиссионку. Вдобавок ко всему – он еще и фотографировал, то есть привозил из своих вояжей еще и какое-то количество визуальных подтверждений. Это уже было сродни византийской легенде про повара, который прихватил из Рая два яблока.
(дальше: http://100knig.com/evgenij-evtushenko-mama-i-nejtronnaya-bomba)
