«Всякая смерть безвременна, но в неравной мере. Даже в простейшем смысле: долгий век, полный трудов и свершений, всё-таки больше примиряет с потерей, нежели гибель на взлёте надежд. Смерть Гёте — трагедия, но это всё-таки не смерть Пушкина.
Но есть и другой смысл. Для некоторых людей — да, немногих, но такие есть — смерть является не концом всего, а этапом дела, которым они занимались всю жизнь и которое продолжится после них. Или даже начнётся — бывают и такие дела, которые можно начать только ценой жизни. Сократ, например, создал философию, и как науку, и как образ жизни, — и как раз поэтому выпил цикуту.
На Великой Шахматной Доске мира большинство людей — это даже не пешки, а клетки, по которым пешки ходят. Это люди, которые просто живут — в мире, который придуман не ими, и, в общем-то, не для них. Кто-то живёт хорошо, кто-то не очень. Но так или иначе, они «принимают реальность как есть», не пытаясь её изменить, никуда не лезут. И гордятся своим здравомыслием.
И есть игроки — те, которые двигают фигурами, или, за неимением таковых, сами становятся на доску. Но даже встав на доску, игрок не превращается в пешку: он делает ходы всё-таки сам. Да, ходит он по правилам, и правила эти сложные и жестокие. Но всё-таки ходы делает он, а не за него.
Он сотрудничал со множеством людей и организаций [...] но вот одного никто не скажет — что он на них работал или им служил. Он именно сотрудничал, в прямом смысле этого слова — а точнее, играл. За или против них, но в конечном итоге за себя. Работал он тоже на себя, а служил разве что своим планам. Планам, а не идеям — потому что для людей такого типа идея является таким же инструментом, как авторучка, пуля или «мульон зеленью». Это всё инструменты реализации долгосрочных стратегий.
Он рассматривал других игроков, даже очень крупных [...] как сущностно равных себе. Для него они были «сторонами». Он мог играть против них или за них, но в конечном итоге он играл за себя. Он был политическим субъектом.
Именно этого не могли понять те, кто имел с ним дело — а кто понимал, впечатлялись сильно.
То же касается и его прозы. Самые живые куски её — это описания мотиваций политических субъектов.
Он был выдающимся русским политиком — в эпоху, когда никакой «русской политики» не было и в помине.
Он появился на свет и вырос в неполитическом обществе, где именно ощущение себя субъектом было недоступно не только большинству населения (так везде), но даже «начальству». Страна состояла из людей работающих и служащих, людей устраивающихся, а не меняющих обстоятельства. Страна назначенцев, начальников, а не политиков. Страна людей, из которых было вытравлено само ощущение неконтролируемой реальности Доски.
У него оно было.
То, что он действовал «литературными средствами», ничего не меняет. Писать он начал, по большому счёту, потому, что у него не было других орудий. Он научился это делать — потому что орудия не выбирают, а доступно было только это. Но если бы судьба дала ему в руки танковую дивизию — он бы писал гусеницами по грязи.
Можно по-разному оценивать качество его ходов. Хотя вообще-то, учитывая начальную позицию, он играл сверхуспешно. Он умел манипулировать теми, кто манипулировал им, делать неожиданные ходы, блефовать, обманывать ожидания. Он не купился на деньги и славу — именно потому, что не считал эти вещи венцом желаний, это были тоже ставки в бесконечной игре. И даже загнанный в угол — а под конец жизни он оказался именно что в патовой ситуации, его переиграли, хотя и не съели — он вёл себя в этом углу достойно: не боялся, не надеялся и не просил у других игроков пощады.
* * *
...Вот кто-то встаёт со своей клетки. Протирает глаза, залепленные «обычной жизнью». Оглядывается по сторонам, оценивая ситуацию. Понимает, что она безнадёжна, вокруг монстры, поле обстреливается и шансов нет. Пытается лечь на место и слиться с поверхностью — но размазаться достаточно тонким слоем уже не получается.
И тогда он берёт в руки оружие — пистолет, мобильник, кредитную карточку или просто авторучку. И делает первый ход».
https://www.apn.ru/publications/article20517.htm