«Предлагая бросить Россию на усмотрение "учредительнаго собрания" для неведомых целей, наши радикалы ставят условием, чтобы это собрание было избрано всеобщей, прямой, равной и тайной подачей голосов. Всеобщее избирательное право является одним из основных теоретических пунктов европейскаго радикализма и социализма, так как это право нигде не осуществлено в полном объеме, а в огромном большинстве государств оно отсутствует.
Всеобщее избирательное право не выдерживает даже снисходительной критики с принципиальной точки зрения, ибо никакими софизмами нельзя доказать, что умный и глупый, образованный и невежественный одинаково способны судить о государственных делах; нельзя доказать и того, что интересы имущаго и плательщика налогов в охране безопасности, порядка и собственности равны интересам неимущаго и неплатящаго. Но политическая цель всеобщаго избирательнаго права состоит в перенесении центра тяжести на массы, и потому оно представляет особую привлекательность для демагогов, которые надеются распоряжаться массами и посредством их овладеть государственною властью.
Надежды эти далеко не всегда оправдываются, а всеобщее избирательное право нередко служило для подавления демагогов. Во Франции Наполеон III воспользовался всеобщим избирательным правом, чтобы уничтожить республику 1848 г. и получить "из рук народа" императорскую корону; в Германии Бисмарк ввел всеобщее избирательное право для выборов в имперский рейхстаг, чтобы подавить оппозицию южно-германских государств против прусской гегемонии. В настоящее время в Австрии возбужден вопрос о всеобщем избирательном праве для борьбы с бунтующими венгерцами, и за это нововведение горячо высказываются австрийские славяне, составляющие в совокупности значительное большинство населения Австрии; но среди славян против всеобщаго избирательнаго права ратуют поляки, потому что применение его грозит поражением поляков в восточной Галиции и очень сильным ослаблением их в австрийском парламенте. Опыт показывает, что всеобщее избирательное право выдвигает демагогов, напр., в Германии социалистов, но еще более оно служит самым сильным их противникам. В Германии и Бельгии самыми сильными партиями оказались клерикалы, а в Германии, кроме того, представители крупной поземельной собственности и крестьянства (аграрии).
В России всеобщее избирательное право могло бы дать такой состав избранников, который сразу подавил бы всякое радикальное движение. Среди крестьян пользуется большим влиянием духовенство, но, конечно, не духовенство станет поддерживать радикализм, насквозь проникнутый не только антирелигиозностью, но острою ненавистью к церкви. Радикалы в своей программе пока обходят церковный вопрос, но это никого не обманет, потому что история всей нашей радикальной журналистики, как и история радикализма во всех странах, свидетельствует о том, что радикализм является непримиримым врагом церкви и ея авторитета. Из славянофильской троичной формулы "самодержавие, православие и народность" вторая часть не менее неприятна радикалам, чем и остальныя две.
Русский радикализм, с его отрицанием верховной власти и авторитета церкви, с его свободами, женскими эмансипациями и всякими иными глупостями, с его подстрекательствами к бунту и мятежу, с презрением к крестьянству, которое по своим воззрениям представляется ему лишь "черной сотней", совсем не страшен при всеобщем избирательном праве. С радикализмом при всеобщем голосовании управиться, пожалуй, легче, нежели при ином избирательном законе; но представительныя учреждения не для того создаются, чтобы только управиться с радикализмом.
Посредством законов и государственнаго бюджета представительныя учреждения направляют судьбу государства и всех народов, его населяющих, а эта великая работа не может быть вверена голосованию той массы, которая представляет политическаго младенца, не обученнаго даже грамоте. Этого огромнаго, но безпомощнаго пока политическаго младенца нельзя без воспитания бросить в разгар политической борьбы, политическаго обмана, подкупов, бочек водки, необузданных прокламаций и всех остальных принадлежностей "всеобщаго голосования". Ставить такия искушения народной нравственности и государственному порядку было бы великим государственным преступлением. Младенца не выводят на крутой высокий обрыв, чтобы выучить его ходить, и не бросают в кипящий водоворот, чтобы научить плавать.
Более же безопасной школой хождения и школой плавания по бурному политическому морю Государственная Дума может быть отличной, и представителям крестьянства она широко открыта. Но Дума ненавистна российскому радикализму, потому что, по нашему избирательному закону, народ несколько прикрыт от радикальнаго одурачивания и предоставлен самому себе, а среди образованнаго и состоятельнаго класса радикализм оборвался на имущественном цензе. Но если этот ценз значительно понизить (вероятно, он современем и будет значительно понижен), то это нисколько делу радикалов не помогло бы, так как с понижением имущественнаго и квартирнаго ценза был бы введен тот элемент мелкой промышленности, торговли и мелкой собственности, среди котораго на одного радикала явились бы тысячи их противников.
"Всеобщая прямая, равная и тайная" подача голосов, на получение которой не было никакой надежды и которую сами радикалы никогда не применили бы, если бы имели власть, есть только способ оппозиции и избирательный маневр. Но этим маневром радикалы не ограничились: крестянство и городские рабочие не интерисуются ни избирательным законом, ни "свободами", ни даже женским вопросом. Крестянство интересуется гражданским равноправием, землей, сельским хозяйством, податями, а ремесленный и фабрично-заводской рабочий интересуется своим заработком. В этом направлении многое можно сделать разумной и упорной работой, поднятием производительности земли и труда, разумными налогами, разумным и экономным назначением государственных средств. Но наши радикалы, вместе с социалистами, нашли иной философский камень. Крестьянам они указывают на захват чужой земли, а рабочим — на стачки и буйства. Требуйте, говорят они, отобрания у помещиков земли, требуйте увеличения зарабочей платы и сокращения рабочаго дня, и дело будет в шляпе.
Но захват земли нигде в мире не практиковался, хотя в некоторых странах Западной Европы на каждаго имеющаго землю приходятся сотни и тысячи безземельных, у нас же отношение обратное; а стачки были в Западной Европе бичем промышленности и рабочих, но ничего не дали. Если положение рабочих постепенно улучшается, то вовсе не стачками, а значительным улучшением техники, накоплением и удешевлением капитала и повышением производительности труда рабочаго, хорошо обученнаго и весьма энергичнаго в работе. Если стачки возникают вследствие тех или иных недоразумений, то как трудно устранимое зло, а не как система постоянной войны, да еще с буйствами и разбоями.
Но наши радикалы решили, что буйства есть вернейший способ разрешения великой экономической проблемы и обогащения рабочаго народа. Жаль только, что пока радикалы будут обучать наших рабочих буйствам, Западная Европа и Америка заберут и ту работу, которую делает наша промышленность, едва начавшая становиться на ноги в последние годы под очень сильной охраной таможеннаго тарифа и при помощи иностранных капиталов за недостатком своих.
Распропагандированные и обученные буйствам рабочие окажутся невыгодными, и с ними не захотят возиться; более ценныя работы снова будут заказывать за границей, а для черной работы, делаемой кое-как, имеется в наших деревнях такой запас чернаго труда, что сотой доли его на фабриках не вместить. И мы преуспеем вновь: плохая мастерская и фабрика, плохая работа, плохой дешевый рабочий, а все лучшее и более дорогое будем получать из-за границы; эта лучшая работа достанется иностранному рабочему. Зато радикалы найдут утешение, что рабочие буйствовали и голодали во славу "освободительнаго движения”, не давшаго им 8-часового дня, но уже многим предоставившаго для отдыха круглыя сутки.
Между тем капитал за буйства рабочих и все неприятности не удовольствуется нынешней прибылью, а потребует большей, как это всегда бывало. Ведь если бы радикалам и удалось убедить рабочих, что им не нужен капитал и хозяин, и что они могут распоряжаться хозяевами посредством буйств, то капиталист не так прост, чтобы этому поверить: он ведь тоже хорошо знает, что рабочим без него голодуха. Что легче, — сидеть без хлеба или не получать временно процента на капитал? Этот вопрос решается практикой, а не пострекательствами радикалов. Кроме того, процент можно еще иногда наверстать повышением цены на товар, а потерянное рабочее время, потерянная прочная служба, тем более потерянное здоровье не наверстываются.
Затеянное и поддерживаемое острыми революционными подстрекательствами стачечное движение будет, несомненно, проиграно, а буйный характер этого движения вызовет лишь усиленную реакцию против него. За яд, преподнесенный радикалами, поплатятся рабочие, но, быть может, они научатся ценить тех, кто преподносил им эту чашу и вел с ними игру в революцию.
Программа стачек заимствована у западных социалистов, а возбуждение земельнаго вопроса в той форме, как это сделано русскими радикалами на московском съезде, российское изобретение и заслуживает самаго резкаго осуждения с нравственной стороны. Вопрос о принудительной экспроприации земли частных лиц представляется совершенно безнадежным, так как эта коммунистическая мера потрясла бы всю и всякую собственность. Такая мера к тому же совершенно безполезна, так как за высокую цену можно купить за редкими исключениями всякое имение по добровольному соглашению, при чем самая высокая цена при добровольной продаже окажется дешевле тех цен, которыя нужно уплатить при отчуждении обязательном. Наконец, эта мера была бы для крестьянства прямо вредной, потому что в самом незначительном размере увеличила бы их землевладение, но зато лишила бы беднейшее крестьянство заработков и закрыла бы проникновение в деревню капитала и знаний, без которых деревня задохнется.
Зачем же предлагается эта мера не только безполезная, но прямо вредная для крестьян и совершенно невозможная? Радикалы не могут даже сослаться на какой-нибудь пример, на Европу или Америку, потому что нигде ничего подобнаго не делалось. Они знают, кроме того, что Россия обладает огромным резервом свободных земель на Востоке, которыя предлагаются крестьянам, и куда они идут сотнями тысяч. Радикалы однако знают, что они делают: они бросают свое предложение, как горящий фитиль среди деревенской соломы. Они знают, что крестьянинъ-земледелец постоянно мечтает об увеличении своей землицы, что крестьянину, не умеющему перейти к высшим формам сельскаго хозяйства, тесно, и ему кажется, что, если бы эту землицу увеличить, то ему стало бы лучше. Всех последствий уничтожения средняго и крупнаго землевладения крестьянин сообразить не может, как неясно понимает и то, что приобретенная по дорогой цене земля, при крестьянском способе пользования ею, крестьянина не обогатит, а разорит, как разоряются ежегодно тысячи крестьян за границей, которые по недостатку капитала или энергии не в силах высоко держать свое хозяйство.
На этой психологии земельной тесноты и крестьянскаго неразумения радикалы повели свою игру возбуждения одного сословия против другого. Для историка наших дней останется поучительный факт, что "освободительное движение" в России выдвинуло на первый план взбудораживание и подстрекательство масс. Не умиротворение, просвещение, укрепление свободы и охрану личности и собственности предлагали те, которые именуют себя борцами за свободу, а бунт, отрицание права и захват чужой собственности».