В тех деревнях, которые зимою были заняты немцами, даже если они были и не сильно разрушенными, население (в основном — пожилые женщины и старики) отличалось особой замкнутостью. О немцах люди говорить избегали или лепетали что-то невнятное, а тоска и отчаяние в глазах женщин при этом становились еще сильнее.
Иногда какая-нибудь женщина доверительно, но с долей злорадства указывала на дом, как на жилище прокаженных.
— А вот они… уехали, — сообщала она вполголоса.
— Куда? — спрашивали её. — Эвакуировались, значит?.. На восток?
— Да нет же!.. Не-ет! — обводила она взглядом бойцов, удивляясь их недогадливости.
— Ушли-и… с немцами! — добавляла она еще тише.
Умудренные опытом старые люди от разговоров уклонялись. А если какой-нибудь молоденький красноармеец хвастался (Видишь, дед, какая силища прет?.. Мы ему, немцу, всыпем жару!), — дед скептически усмехался или бормотал: «Помогай вам Бог», — и переводил разговор на тему о погоде».
(Александр Николаев, "Так это было", 1982)